Купец Щукин и его Эрмитаж

Темноволосая девушка в легком светлом платье сидела на лавочке у фонарей не случайно. Все выдавало в ней балерину: тонкие щиколотки, прямая спина и грация экзотической птички. Это была Тамара Карсавина. Ее имя было на слуху у каждого театрала. В тот знойный день на репетицию концерта она пришла значительно раньше назначенного часа. Войдя в сад, она села на скамеечку, сняла шляпку и теперь вычерчивала зонтиком какие-то линии на песке площадки.

Вдруг к ней подошел человек в несуразной чесучовой куртке и черном котелке:

– Это ты, милочка, что делаешь? –  бесцеремонно обратился к ней незнакомец. Карсавина посмотрела на него с удивлением.

– Ничего особенного не делаю. Жду репетиции, – отвечала она, продолжая чертить на песке.

– Репетиция, милочка, репетицией, а порядок порядком. Я, милочка, не люблю, чтобы в саду нарушали порядок.

– А мне, в сущности, наплевать, что вы любите или не любите. Я порядка не нарушаю.

– Милочка, я прошу вас уйти из сада.

– Я с удовольствием ушла бы, да у меня тут репетиция… И вообще, оставьте меня в покое, у меня нет никакого желания разговаривать с вами.

– В таком случае, милочка, я попрошу вас вывести.

– Попробуйте! – воскликнула она, протянула руку к клумбе и сорвала цветок.

Это переполнило чашу терпения незнакомца. Совершенно рассвирепев, он заорал на весь сад:

– Управляющего!..

Управляющий явился, и человек в черном котелке приказал ему сию же минуту вывести «эту женщину» из сада и больше никогда не впускать. Когда ему указали, что это балерина Карсавина, приглашенная на два концерта, и что ей все же придется заплатить тогда, он воскликнул:

– Черт с ней, заплатите, но чтобы она больше никогда не появлялась в моем саду, раз не умеет себя вести! Я не хочу видеть ее на сцене. Черт с ней и с ее искусством!

- Хорошо, Яков Васильевич. Воля ваша.

Карсавиной заплатили, концерты отменили, а незнакомец отправился на прогулку. Фонари, клейменные загадочным «ЯЩ», отблесками солнца приветствовали своего хозяина -  Якова Васильевича Щукина, создателя и директора московского театра и сада «Эрмитаж» в Каретном Ряду.

Вы наверняка уже отметили дурной характер этого человека. Но не спешите делать выводы. Просто Яков Васильевич любил дело своей жизни – свой сад – и не позволял никому нарушить хоть что-то в нем.

Вернемся на несколько лет назад и посмотрим на лохматого паренька в простой одежде. Мы с легкостью узнаем в нем нашего героя. Да, сейчас его костюм пошит по фигуре, черный галстук сколот булавкой с бриллиантом невероятной величины, густые волосы аккуратно зачесаны назад, а усы ровно подстрижены. Но его глаза – это глаза все того же крестьянского юноши, родившегося в деревне Вяльково Ярославской губернии.

В возрасте 14 лет Яков отправился в Николо-Угрешский монастырь. Здесь он активно участвовал в жизни обители, осваивал профессии, связанные с садоводством и строительным делом, закончил и Угрешское народное училище. Он тянулся к знаниям и хватался за любую возможность их получить. Прошел обучение в Ново-Екатерининской больнице по специальности военного фельдшера и закончил службу в звании старшего фельдшера по аптечной части.

Опустим подробности его службы военным фельдшером, после которой он записался в купечество и занялся предпринимательством. Просто запомните момент, когда он начал открывать и арендовать рестораны в московских парках и продюсировать театральные мероприятия. Именно это время стало началом новой эпохи в жизни Якова Щукина.

Он создал свое дело, начав с небольшого летнего ресторана-буфета в саду «Эрмитаж» на Божедомке. И уже совсем скоро знаменитая Нижегородская ярмарка принимала купцов со всей России в увеселительных садах, устроенных Щукиным. Получив почетное звание купца второй гильдии, через год он организовал увеселительные мероприятия в Петровском парке в саду «Ренессанс», и с этого момента началась его профессиональная карьера антрепренера.

К тому времени, как московские шопоголики получили в свое распоряжение новенький ГУМ, Яков Щукин уже был известен как театральный импресарио. Он арендовал знаменитый театр «Парадиз» и (уже в качестве директора театра) стал знакомить московскую публику с выдающимися зарубежными театральными исполнителями и талантливыми артистами Российской Империи.

Яков Васильевич получил многое: славу, признание, богатство. Но вот однажды, вернувшись к своим старинным мечтам, он решил создать в городе собственную культурную площадку и поставил на карту буквально все – вплоть до фрака, который заложил, чтобы напечатать афишу.

Свалка – вот что досталось Щукину в 1894 году, когда он подписал договор на аренду с последующим выкупом земли и здания, в котором располагался театр Мошнина. Щукин лично руководил масштабными работами по расчистке заброшенных территорий под летний сад. Он вывез оттуда 50 тысяч повозок старого грунта. Купил чернозем и собственными руками высаживал экзотические цветы. Заказал в Европе специальную систему орошения и автономную дизельную электростанцию, чтобы сделать иллюминацию. Такой техники Москва тогда ещё не знала. Он вывез из окрестностей Москвы десяти-, пятнадцатилетние деревья, разбил газоны, клумбы, насадил цветы, пригласил садовников. Дорожки в саду были бетонированы, для полива был проведен водопровод. Лестницы, необходимые для стрижки высоких деревьев, он приобретал за границей. Оттуда же выписывались семена всевозможных редких цветов.

Всего за год скучный пустырь преобразился, и 18 июня 1895 года «Эрмитаж» был официально открыт. На открытии выступали известные зарубежные и отечественные исполнители. Красочная современная иллюминация манила московскую публику, словно мотыльков к яркому огню. За летний сезон туда пришло более 70 тысяч посетителей.

Ресторан, как и весь сад «Эрмитаж» Якова Щукина, открывался для посетителей в шесть часов вечера. Помимо огромного зала, под крышей, с окнами во всю стену, ресторан обслуживал клиентов на открытых площадках в саду – с наступлением темноты они освещались гирляндами разноцветных лампочек.

Прошел год с момента открытия парка, и Щукин подарил москвичам новую диковину – организовал у себя первый в городе общедоступный показ кинематографа. Публика, пришедшая на оперетту «Славный тестюшка», была изумлена, увидев на плоском экране объёмные движущиеся фотографии. Показ был устроен во время коронации Николая II, поэтому фильм увидели не только жители Москвы, но и многочисленная публика из других городов, приехавшая посмотреть восшествие государя на престол. Постепенно кинопоказы стали модным развлечением.

Жители Нью-Йорка еще только ждали нашумевшее «Прибытие поезда» братьев Люмьер, а москвичи уже познакомились с синематографом. Впервые на полотне экрана, словно через распахнутое окно, люди увидели настоящую, кипучую жизнь.

– Вы любите синема?

– Не знаю… С синема не знакома. Поговаривают, «Эрмитаж» синема транслирует. Вы были?

– Да. Это словно окно в другой мир. Вам точно понравится. Давайте сходим в понедельник. «Коронация Императора Николая II» буквально переносит в Успенский собор.

Такие разговоры были распространены летом 1896 года. Киносеансы вызвали живой интерес у публики и принесли владельцу солидный доход.

Теперь для Щукина не существовало границ. Он часто выезжал за пределы России для переговоров с зарубежными знаменитостями и их импресарио, изучал последние технические новинки для своего театра и сада.

В театральных проектах на площадках сада «Эрмитаж» в те годы принимали участие множество талантливых артистов, литераторов и художников, как обладавших мировой известностью, так и только начинающих свой путь к признанию.

Щукин приглашал известные гастрольные труппы – цирковые и театральные. В 1897 году один из залов театра арендовала Частная русская опера Саввы Мамонтова и поставила спектакль «Фауст» с участием самого Федора Шаляпина.

Яков Щукин не мог остановиться на пути к своей мечте и ежедневно работал над совершенствованием сада. По его заказу в саду «Эрмитаж» архитектор Богдан Нилус возвел несколько каменных построек для увеселительных заведений. А вскоре началось строительство и большого летнего театра, получившего название «Зеркальный». Здание в стиле модерн предназначалось для театральных представлений только в летнее время. Парковое пространство вокруг открытого театра было организовано как зрительское фойе из живых изгородей.

Казалось, что сад стал живой иллюстрацией не только фантазий Щукина, но и его жизненных принципов. До него никто оперетт за границей не покупал.

– Для чего, собственно говоря, тратить деньги на приобретение материала у действительных авторов, когда можно получить все новейшие оперетты у присяжных переводчиков на месте, в России? – спросил как-то Щукина режиссер его театра, стоя уже на вокзале с небольшим чемоданом и билетами в руках.

– Пусть так делают все, а я не желаю. Я хочу, чтобы о моем деле, о московском «Эрмитаже», за границей знали как о солидном деле. Нам воровать нечего, мы и купить можем.

Так Щукин со своим режиссером однажды отправились в Вену. Первая встреча там состоялась с композитором Францем Легаром. Когда Щукин сообщил ему о своем желании приобрести кое-что из его оперетт, он просто разинул рот.

– Зачем вам это нужно, когда русские и так играют мои произведения и ничего мне за это не платят? Зачем вам это делать?

– Московский театр «Эрмитаж» не хочет пользоваться трудом иностранных авторов бесплатно, а хочет установить с ними добрые дружеские и деловые отношения, – ответил ему режиссер театра.

Легар был одновременно и ошеломлен, и растроган таким ответом. К концу завтрака он галантно попросил у Щукина разрешения не продать, а подарить первую же оперетту, которую он напишет. Отказываться от подарка было неудобно. Но в ответ композитора просили приехать в Москву продирижировать премьерой этой новой оперетты, за что обещали уплатить ему такую сумму, какую он сам назовет.

После Легара, который, должно быть, широко разгласил свои переговоры с москвичами, было уже нетрудно установить такие же отношения с Лео Фаллем и другими венскими композиторами.

До 1917 года театральный сад успешно работал под руководством своего основателя. Спустя год был национализирован. Но история сада Щукина на этом не заканчивается.

Продолжает ярко гореть иллюминация в саду. Фонари все так же гордятся витыми инициалами основателя сада на своих металлических одеждах. Каждый фонарь сохранил частичку, искру души Якова Васильевича Щукина и рассеивает этот свет с наступлением темноты.